Двойник китайского императора - Страница 21

— Не в капкане, наверное, дело. Скорее всего, мой район пришелся кому-то из его дружков по душе, и он решил его одарить, а может быть, шутя в карты проиграл — ведь, говорят, неравнодушен он к ним.

— Возможно, — уклончиво ответил Халтаев, но тут же продолжил: — Да, я слышал, есть люди, которые за ваше место готовы выложить сто тысяч. Мне даже говорили, кто уж очень настойчиво рвется в наш район.

— Сто тысяч… — растерянно проговорил Пулат Муминович, — за место первого секретаря райкома?

— Да, сто тысяч. За наш район не грех и двести потребовать — все хозяйства, как один, прибыльны, греби деньги лопатой. За год все вернуть можно.

От этих слов Пулат Муминович стал трезветь и спросил:

— И кто же, если не секрет, готов заплатить за мое место сто тысяч?

— Я же поклялся, что готов помочь вам в беде, поэтому какие секреты — Раимбаев из соседнего района. Он председатель хлопкового колхоза-миллионера. Видимо, надоело ему ходить в хозяйственниках, хочет продвинуться по партийной линии, на Ташкент метит — с большими запросами мужик, и рука мохнатая наверху есть…

— А я живу как на необитаемом острове, — сказал с тоской Махмудов.

Халтаев снова налил и сказал:

— Не печальтесь, Пулат Муминович, я и мои друзья не оставим вас в беде: если надо будет дать отступного за вас — выплатим не меньше Раимбаева. Последнего не пожалеем, но в обиду не дадим…

Хозяин номера растрогался чуть ли не до слез. Они долго сидели за богато накрытым столом, клялись друг другу в вечной дружбе и любви. Еще раз приходила игривая официантка, приносила водку, но чары больше в ход не пускала, поняла, что происходит что-то серьезное и мужчинам не до нее — работала она тут давно и хорошо чувствовала ситуацию. Пулат Муминович не опьянел ни через полчаса, ни через час, как рассчитывал Эргаш Халтаев, — наверное, разговор его отрезвил или обильная еда: индюшка, казы, курдская брынза, зелень, холодная печень с курдюком и особенно чакка нейтрализовали водку, к тому же он обильно запивал ее боржоми.

Исчез опутавший душу страх, появился какой-то просвет, и жизнь впереди не казалась мрачной, как несколько часов назад; чем дальше катилось застолье, тем больше он верил в возможности Халтаева. Жалел об одном — что за три года не удосужился узнать конкретнее, на чем погорел в свое время полковник, какие люди стояли за ним и кому он помог сохранить кресла, уйдя в добровольную ссылку на периферию. Раньше мышиной возне, как он брезгливо говорил, Махмудов не придавал значения, а зря.

— Так что мне делать, Эргаш, ждать бюро или уезжать домой? — спросил ближе к полуночи секретарь райкома.

— Какое бюро? Огонь надо гасить сразу: если дело зайдет далеко, тогда и самому Тилляходжаеву трудно контролировать положение. Я ведь не знаю, в чем он намерен вас обвинить. Впрочем, как я вижу, вам совершенно неизвестна закулисная возня за кресла и должности, вы счастливчик, вам все досталось на блюдечке с голубой каемочкой — я ведь помню вашего тестя Иноятова. Теперь уже поздно учиться играть в такие игры, да и не нужно, понадейтесь на меня. Я думаю, завтра отведем от вас беду.

Предъявлю и я свои векселя: мне кажется, он давно ждет, когда обращусь к нему за помощью, — не любит никому быть обязанным и хотел бы поскорее рассчитаться со мной и забыть давний случай. Посмотрим, чья вина, чьи грехи перетянут, хотя, готов побиться о любой заклад, мне он не откажет. Так что, Пулат Муминович, спите спокойно, и, как говорят русские, утро вечера мудренее. А сейчас я с вами распрощаюсь, пришлю дежурную, чтобы убрала и проветрила комнату, и отдыхайте, набирайтесь сил — завтра нам предстоит сложный день. И последнее: из номера ни шагу, отключите телефон, в обком не ходите, даже если и позовут, — как вы знаете, он скор на руку.

С тем неожиданно на счастье объявившийся полковник и распрощался.

Проснулся, как обычно, рано: видимо, многолетняя привычка сказалась. На удивление, не болела голова, хотя он помнил, сколько вчера они выпили с полковником Халтаевым. После ухода начальника милиции он принял душ и, разобрав постель, тут же забылся тяжелым сном — порассуждать, осмыслить открывшиеся неожиданно варианты спасения не пришлось. Не ощущал он, проснувшись, и того гнетущего, животного страха за себя, за судьбу семьи, детей, который изведал вечером до прихода соседа.

Завтрак принесли в номер — наверное, так распорядился полковник, державший себя в гостинице по-хозяйски, что для Пулата Муминовича оказалось неожиданным. Вчера, почувствовав себя на краю пропасти, он испугался, да что там на краю, он ощущал, что уже летит в бездну; казалось, нет сил остановить гибельное падение, но надо же, судьба послала ему Халтаева.

Халтаев… Пулат Муминович вспоминает многочасовое застолье, пытается задним числом уяснить сказанное начальником милиции, и порой ему кажется: все это мистика, пьяный бред — сто тысяч, Раимбаев, векселя за прошлые грехи нынешнего секретаря обкома Тилляходжаева…

Он долго и нервно ходит по просторной комнате; велико искушение выйти из номера и кинуться защищать свою репутацию обычными путями и способами, без всяких закулисных интриг, в которых он действительно не мастак, как вчера отметил Халтаев. Вся мышиная возня, слава Богу, прошла мимо него, он не знал ее гнусных правил и знать не хотел. Когда другие интриговали, блефовали, подсиживали друг друга, воевали за посты, он работал — поэтому у него сейчас такой район, что за него некий Раимбаев готов выложить сто тысяч. Припомнил полковник ему вчера и Иноятова. Что из того, что Ахрор Иноятович поддержал его вначале, помог стать секретарем райкома, так ведь работал он сам, и ему есть чем отчитаться за двадцать лет, есть что показать, и орден Ленина не за красивые глаза дали.