Досье на судью, как и на многих известных людей, которых он не успел прибрать к рукам, имелось. Грехов у вершителя судеб хватало и кроме донжуанства. Снабдив неудачливого супруга наиболее компрометирующими материалами, Арипов велел ему устроить скандал в здании Верховного суда. Разыграли фарс как по нотам, хотя все выглядело непроизвольно. Судья, чувствуя, что отбирают кресло, без которого он себя не мыслил, и зная, что потеряет все, а не только интерес женщин, бросился к Верховному: мол, помогите. А тот только развел руками и сказал, что подобные инциденты, получившие широкую огласку, не в силах погасить и он. В общем, спровадили судью дружно. Накануне Арипов разговаривал с Верховным по правительственному телефону, что случалось почти каждый день, и подсказал, кто должен занять вакантное место.
Всем мало-мальски заметным деятелям в республике аксайский хан любил давать клички, некоторые из них становились широко известными. Секретаря по идеологии своей области он окрестил за долговязость Жирафом, и человека за глаза иначе и не называли. Клички известных людей повторялись и в табуне Арипова: своим любимым лошадям он давал прижившиеся имена. Не обошел и самого Верховного и называл того Шуриком; имелся, разумеется, и Шурик с повадками лидера в конюшне. Своего многолетнего ставленника Бекходжаева, принявшего эстафету у Верховного, за благообразный облик нарек Фариштой — Святым, хотя тот со святостью ничего общего не имел. Другую свою марионетку — Пиргашева, которого успел посадить министром внутренних дел, сместив самого грозного Яллаева, называл ласково Карликом.
Не делал он исключения и для себя, хотя даже и его настоящее имя вслух произносилось редко, однако цвел, когда называли его "наш Сталин" на манер каратепинского секретаря обкома, которому больше нравилось "наш Ленин". И уж самым невероятным оказывалась его тяга и любовь к имени… Гречко, бывшего министра обороны. Любил, когда кто-нибудь к месту говорил: вы как Гречко, но об этой тайне мало кто знал.
Чем только себя ни тешили, причем стандарты, что наверху, что внизу, оказались одинаковые. Захотелось Верховному стать ровесником Октября, день в день, — он им и стал, и вел отсчет своей жизни вровень с державой, и не меньше.
Кстати, любимая и часто употребляемая фраза секретаря заркентского обкома "Коммунист должен жить скромно" принадлежала Верховному — верный ученик просто-напросто ее украл, как крал все, что плохо лежало. Решил не отставать от "отца нации" и его дружок, аксайский хан, присвоивший себе в качестве дня рождения Первое мая — всемирный праздник трудящихся; наверное, ему в этот день казалось, что все парады, демонстрации, гуляния в стране происходят в его честь. Ублажил он и свою жену, обозначив ей день ангела 8 Марта, чтобы легальнее принимать подношения, а может быть, и обкладывать двойной данью подчиненных, раз выпало человеку, по счастью, два праздника сразу.
Любопытно не тщеславное примазывание своих ничтожных жизней к праздничным датам страны, а, скорее, другое: до сих пор не удается найти подлинных документов о первых годах жизни ни Верховного, ни его приятеля из Аксая.
Арипов питал патологическую тягу к животным.
Как в свое время Тилляходжаев где-то вычитал, что к семге лучше всего идет водка, и всю жизнь держался правил хорошего тона, изложенных в поваренной книге, так и аксайский хая где-то когда-то услышал, что тот, кто окружен лошадьми, проживет долго. Оттого он постоянно множил свой табун, строил дворцы-конюшни, и кони у него содержались в десятки раз лучше, чем люди. Имел он и льва, и павлинов, и пруды с диковинными рыбами, держал и злобного пса Карахана, перекусавшего в округе не один десяток человек. Карахан и иноходец Саман волновали его больше всего на свете.
Но все живое вокруг, включая и людей, он любил стравливать. Обожая бывший учетчик тракторной бригады петушиные бои, перепелиные, собачьи. Устраивал редкие по нынешним временам развлечения: грызню между жеребцами. Любимый Карахан слыл известным бойцом в Узбекистане, загрыз в схватках несколько десятков соперников. Хозяин настолько уверился в силе своего волкодава, что объявил односторонний приз в двадцать пять тысяч тому, чья собака одолеет Карахана. Нашелся человек, принявший вызов, и состоялось грандиозное шоу на переполненном стадионе, куда согнали народ радоваться мощи пса великого хозяина. Но Карахан потерпел поражение, и спас его от смерти только пистолетный выстрел. А обещанный приз хозяину победителя, лишившемуся редкой бойцовской собаки, Арипов так и не выдал — не имел привычки расставаться с награбленным. В хорошем настроении он часто любил повторять: я жадный, я очень жадный человек, и при этом громко смеялся.
Маниакальная идея о жизни длиной в сто — сто пятьдесят лет никогда не покидала его, оттого он долгие часы проводил во дворцах-конюшнях с мраморными колоннами, резными дверями. Устраивал в конюшнях совещания, приемы; повсюду там под рукой оказывались телефоны. Завернувшись в дорогой долгополый тулуп — пустой, на редких, ручной работы текинских коврах он проводил порою целые ночи вместе со своим любимцем Саманом и псом Караханом. С лошадьми он ладил, и даже с самыми дикими, своенравными, злыми; был только один случай, когда его укусил молодой жеребец донской породы. Он тут же вынул пистолет и пристрелил его; оружием он пользовался часто, и в настроении долгие часы сам чистил его, никому не доверял.
Лошадей он держал много оттого, что любил стравливать жеребцов — такую ханскую прихоть мог позволить себе не всякий хан. Страшное, до жути, зрелище, когда, хрипя, бьются грудью, копытами озверевшие животные, словно львы выгрызают друг у друга куски живого мяса. И кровь хлещет по молодым сильным крупам, и ржание поверженных похоже на стон раненых. Побежденного жеребца тут же прирезают, и к вечеру готовится традиционный бешбармак. Он вообще обожал конину: из самых лакомых кусков готовили ему специальную колбасу — казы.