В тот вечер в "Форосе" Пулат Муминович долго анализировал сказанное К.; тот даже не взял с него слово, что разговор останется между ними, как заведено в подобных случаях. Но сомнения разрешились неожиданным образом: вспомнил, что однажды в "Правде", осенью 1964 года, — он ясно видел разворот третьей страницы, такое она произвела на него впечатление, — читал большую уничтожающую статью о казахстанском руководителе, о методах его правления: он просто во всех областях посадил родственников, друзей, людей из своего джуза, и все они назывались в газете пофамильно, хотя длинный список включал лишь секретарей обкомов, горкомов и должностных лиц на правительственном уровне.
И вот почти через двадцать лет, узнав от К. о новом витке правления хозяина республики, Пулат Муминович не удивился — все сходилось.
Поразился он запоздало одному: как же после разгромной статьи (в прежнее время порядочные люди стрелялись или, как минимум, подавали в отставку) этот руководитель уцелел: все-таки "Правда" — орган ЦК КПСС?
Странно, что такая логичная мысль никогда не приходила ему в голову раньше, а задумался он лишь в "Форосе", с подачи К. Ответ, конечно, нашелся, единственный и верный.
После выступления "Правды" через месяц в Кремле сменилась власть, Хрущева скинул Брежнев, личный друг Кунаева. Явилась новая догадка — не причастен ли и сам казахстанский правитель к неожиданному падению Хрущева и взлету своего друга Леонида Ильича?
Но столь откровенный вопрос испугал Пулата Муминовича, и он схоронил его в душе. Он даже не посмел поинтересоваться на этот счет у К. — тот наверняка прояснил бы ситуацию…
Но сейчас глубокой ночью во дворе своего дома ему уже не нужны были какие-то дополнительные разъяснения: ведь, читая о декабрьских событиях позапрошлого года в Алма-Ате, когда всплыло на поверхность все о первом секретаре ЦК и подтвердилось сказанное пять лет назад К. и о помощнике, и о полковнике, он знал даже такое, о чем вряд ли догадывался и сам К. На деле и соперничество с Рашидовым оказалось показным, на публику, — ладили они между собой вполне. Установлено, что хозяин Казахстана отправил в Ташкент на воспитание своего племянника — совсем в традициях ханского Востока. И племянник получил пост начальника общепита столицы — возможно, привередливый читатель усмехнется: тоже мне, мол, пост. Но не следует торопиться с выводами: владыка знал, чем одаривал. Только один из подчиненных племянника, некий Насыр-ака, возглавлявший районный общепит в старом городе, за свои личные деньги построил под Ташкентом свинокомплекс стоимостью полмиллиона рублей. С размахом жил человек, не ждал решения Продовольственной программы, знал, что с лихвой окупит вложенное. Удвоил, утроил бы капитал, да времена изменились. Пришлось государству взять на баланс нигде не зарегистрированный объект — и такие подарки случаются.
Соревновались-то они в том, кто больше государственных денег растранжирит, кто больше пыли пустит в глаза. Построил, например, Верховный в Ташкенте баню в восточном стиле, причудливой архитектуры, так хозяин из Алма-Аты тут же отгрохал более современный и комфортабельный комплекс с банями, саунами, бассейнами, "Арасаном" назвал.
Надо отдать должное, ташкентский хан почти всегда опережал алмаатинского, но зато казахский хан строил роскошнее. Правда, по двум объектам Верховный перещеголял своего алмаатинского приятеля — такого сказочного Дворца дружбы народов и роскошного филиала музея В. И. Ленина не только в Алма-Ате — во всей стране не сыскать. Правда, ни тот, ни другой не считались с тем, что народу не хватает жилья, больниц, детских учреждений. Попытался ташкентский хан затмить и прелести высокогорного Медео, бросил силы и мощь на Чимган, да не успел.
Пулат Муминович все-таки вспомнил "Форос" по другому случаю, потому что там еще раз решалась его судьба, его жизнь.
Нельзя утверждать, что после памятной ночи в доме секретаря обкома жизнь его круто изменилась — перемен даже Миассар не обнаружила, разве что чаще стал наведываться в дом Халтаев, но это отнесли за счет соседства. Его положение даже укрепилось: Анвар Абидович не раз в официальных выступлениях ставил его район в пример, называл его хозяйства маяками в области. А в личных беседах и застольях открыто провозглашал Махмудова другом, примерным коммунистом.
За год Тилляходжаев пять раз посетил его район и все пять раз приходил к нему в гости домой, причем ни разу не зашел к Халтаеву, хотя ведал, что тот живет через дувал. Он знал, что в районах не только каждый шаг первого оценивается, а даже жест.
"Я должен поддерживать ваш авторитет", — говорил он всегда Пулату Муминовичу.
Не ощущал Махмудов и назойливого опекунства Халтаева: может, выжидал, присматривался полковник, а может, за его спиной, от его имени что-то и делал — ведь слух, что теперь он в друзьях с секретарем райкома, тоже пронесся в округе. Серьезных стычек с ним Пулат Муминович не помнит, но под нажимом полковника пришлось отдать общепит района Яздону-ака. Через полгода появился еще один товарищ Яздона-ака, Салим Хасанович, из тех, что обедал тогда в чайхане махалли Сары-Таш, — ему пришлось уступить райпотребсоюз. Хотя вроде и не выпускал Махмудов бразды правления из рук, но с каждым днем все больше и больше ощущал себя марионеткой. Это сознание мешало жить, чувствовать себя мужчиной, человеком, коммунистом, и вновь возникли мысли о самоубийстве — иного выхода он не видел.
Пятый визит Анвара Абидовича в район и послужил причиной очередной депрессии, и опять с мрачными намерениями он оказался в Крыму. Случилось это за месяц до отъезда в "Форос".